Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов - Анна Юрьевна Сергеева-Клятис
Тяжело мне, замирают ноги...
Друг мой милый, видишь ли меня?
Всё темней, темнее над землею —
Улетел последний отблеск дня...
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня...
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
* * *
Опять стою я над Невой,
И снова, как в былые годы,
Смотрю и я, как бы живой,
На эти дремлющие воды.
Нет искр в небесной синеве,
Все стихло в бледном обаянье,
Лишь по задумчивой Неве
Струится лунное сиянье.
Во сне ль всё это снится мне,
Или гляжу я в самом деле,
На что при этой же луне
С тобой живые мы глядели?
Ни измен, ни предательств
Анна Ахматова и Николай Пунин
Союз души с душой родной —
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И... поединок роковой...
Ф. И. Тютчев
Николай Николаевич Пунин — имя, родственное русскому искусству. Он не был поэтом, хотя всю жизнь писал стихи, не был художником, хотя великолепно разбирался в живописи. Поэты и художники одной из самых блестящих эпох в русской культуре были его близкими друзьями, сотрудниками, завсегдатаями его дома. Пунин был прекрасным педагогом, многие годы преподавал в Ленинградском университете и Институте живописи, его лекциями заслушивались студенты. Он был замечательным музейщиком, создал экспозицию новейших художественных течений в Русском музее. Самая большая известность Пунина связана с его деятельностью критика, тонкого, оригинального, безукоризненно владеющего материалом, наделенного даром слова, очень соответствующего эпохе, к которой он принадлежал и которой посвятил жизнь. Но, пожалуй, самое главное, чем Пунин знаменит и благодаря чему навсегда остался в анналах русской истории, это то, что с 1922 по 1938 год его гражданской женой была Анна Андреевна Ахматова.
Они познакомились сравнительно поздно, хотя судьба водила их по близким путям, и круг Ахматовой в 1910-х годах был одновременно и кругом Пунина. С Гумилевым он был знаком, бывал в его доме. Учился в той же Царскосельской гимназии, в которой директорствовал И. Ф. Анненский. Да и вся жизнь семьи Пуниных была связана с Царским Селом, куда в начале 1900-х был переведен из Гельсингфорса его отец, военный врач, и где с 1890 года проживала семья Горенко. Ахматова потом шутила, что с Пуниным они могли встречаться еще в колясках во время прогулок в павловском парке. Вероятно, так оно и было.
В 1910 году Ахматова и Гумилев обвенчались. В это же самое время в Царском Селе обитала большая гостеприимная семья генерал-лейтенанта флота Е. И. Аренса, в ней росли сын и три дочери, младшей из которых Анне (в семье ее называли Галя) было 18 лет. Дом был открытым, в нем собиралась молодежь, хорошо образованная, увлеченная искусством. Располагалась квартира Аренсов в Царскосельском Адмиралтействе, постоянным посетителем ее был двадцатидвухлетний Н. Н. Пунин. С этой семьей его вскоре связало свойство: брат Александр женился на средней из дочерей Аренс — Зое. Тогда же Николай почувствовал, что влюблен в младшую. В дневнике 1913 года он записывает: «...Я был в Адмиралтействе — был последний день Масленицы. У жизни есть свои тайны, которые нам не понять. Был ли у Аренсов в этот день мой брат, не помню, я же сидел за обедом рядом с Галей. В одну из тех минут, когда наша звезда замедляет свой бег, чтобы соединить путь, по которому она течет, с другим путем, ей предрешенным, Галя передала мне что-то, какое-то блюдо, в точности я не помню, но в движении, которое она при этом сделала, или во взгляде, которым сопровождала это движение, было нечто, взволновавшее меня — ласкою, нежностью, любовью, чувством слепым никто не мог бы сказать мне тогда, что зародилось в это мгновение и сколько нитей соединилось, чтобы связать пряжу моей жизни. <...> Только не думал я, что я люблю Галю. Отчего я не думал в тот вечер, а на другой день уже знал это? С утра знал, что новыми соками наполняется моя жизнь. То была любовь совсем детская; та желтая и чистая любовь, которая бывала у меня, когда я был маленьким мальчиком. Что знал я тогда о Гале — добрая, некрасивая, молчаливая, внимательная девушка; немного нервная, но спокойная, способная на неслыханное самоотвержение»[251]. Способность к «неслыханному самоотвержению» выразилась довольно рано в выборе профессии. Галя мечтала стать врачом — по тем временам профессиональный путь совсем не женский. Когда начинала свою деятельность в провинции, принимала до сорока посетителей в день. В годы войны — сначала добровольно, потом по обязательному призыву, выбиваясь из сил, работала в военных госпиталях. Но самоотверженность Гали, верно угаданная Пуниным, проявилась не только в профессиональной сфере, в этом у нас еще будет шанс убедиться.
Пунин со сноровкой художественного критика описывает внешность своей возлюбленной: «Галя некрасива, слишком мягкие черты лица сообщают формам какую-то расплывчатость, ее глаза под светлыми и потому маловидимыми бровями обрамлены тяжелыми, припухшими веками, нос ее не очерчен одной определенной линией, он слабо характеризован и “сбит” в рисунке; более выразительны ее губы, но их портит та же расплывчатость форм, то же отсутствие характерного рисунка. Много значительнее овал ее лица, мягкий, тончайшего психологического смысла, сообщающий какую-то особую и загадочную таинственность всему лицу, напоминающему типы Леонардо или, по крайней мере, Луини. Этот овал, мягко поддержанный пышною прелестью бледно-золотистых волос, переходит с какой-то гармоничной последовательностью в линию шеи, гибкую, чувственную, напоминающую мне рисунок шеи в “La donna nuda” Эрмитажа»[252]. Пунин как будто пробует руку, чтобы вскоре после этой записи поместить в дневнике следующую — впечатление от первой встречи с Ахматовой: «Сегодня возвращался из Петрограда с А. Ахматовой. В черном котиковом пальто с меховым воротником и манжетами, в черной бархатной шляпе — она странна и стройна, худая, бледная, бессмертная и мистическая. У нее длинное лицо с хорошо выраженным подбородком, губы тонкие и больные, и немного провалившиеся, как у старухи или покойницы; у нее сильно развитые скулы и особенный нос с горбом, словно сломанный, как у Микеланджело; серые глаза, быстрые, но недоумевающие, останавливающиеся с глупым ожиданием или вопросом, ее руки тонки и изящны, но ее фигура — фигура истерички; говорят, в молодости она могла сгибаться так, что голова приходилась между ног. Из-под шляпы пробивалась прядь черных волос; я ее слушал с восхищением, так как, взволнованная, она выкрикивает свои слова с интонациями, вызывающими страх и любопытство. Она умна, она прошла глубокую поэтическую культуру, она устойчива в своем миросозерцании, она великолепна. Но она невыносима в своем позерстве, и если сегодня она не кривлялась, то это, вероятно, оттого, что я не даю ей для этого достаточного повода»[253]. Признаемся, что высокомерие Пунина и его искусствоведческая манера описывать внешность живых женщин, с которым сталкивала, сводила и разводила его судьба, тоже можно вынести не всегда. И — только учитывая частный характер дневниковых записей. Но ведь смотрел он на своих спутниц, наблюдал за ними, делал выводы, чтобы потом зафиксировать их в стилистике художественной рецензии, в процессе текущей жизни. Не говорит ли это об известной холодности и неспособности отдаваться захватившему чувству? Сам Пунин, однако, занимает нас постольку, поскольку ему выпала доля быть рядом с Ахматовой в течение целых шестнадцати лет.
Прежде чем приступить к рассказу об этих годах, скажем коротко, что в 1917 году между ним и Анной Евгеньевной (Галей) Аренс был заключен церковный брак, в 1921 году родилась их дочь
